Три минуты до дедлайна
Редакция журнала «Новый мир» объявила конкурс эссе, посвященный 120-летию со дня рождения Владимира Владимировича Набокова. Все эссе, поступающие на конкурс публикуются в специально отведенном загончике на сайте журнала.
Я внимательно прогуливаюсь по этому гетто уже полтора месяца.
Вначале эссе было двадцать. Потом пятьдесят. Затем более восьмидесяти. Наконец, количество перевалило за сто. Сегодня 25 февраля – последний день приема эссе на конкурс.
Их сто сорок шесть.
В условиях конкурса сказано, что эссе принимаются до 24.00 25 февраля.
Я не хотел в нем участвовать. Кто я такой? Простой житель обычного города. Ничем не примечательный. Обыкновенный.
Но я очень хотел увидеть эссе на строго определенную тему.
Я ждал и жаждал этого эссе.
Но поскольку в десять часов вечера 25 февраля того, что я ждал, не появилось - я напишу сам то, что чувствую.
Ведь не должно же быть так. Все-таки это журнал «Новый мир» (с придыханием!). Он же ведь не только «литературно-художественный», но и «общественно-политический», не так ли?
И Андрей Василевский, главный редактор, включается ведущими колумнистами первой четверти XXI-го века в число пяти последних «русских националистов, с умом прозрачным как слеза». А национализм, как ни крути, категория тоже, в том числе и политическая.
Так вот. О чем я не прочел в эссе?
Bend Sinister.
Это намного, намного лучше, чем «Под знаком незаконнорожденных».
И вот я поступаю технологично, рационально и просто. Набираю в поисковике слово «Падук» и прогоняю через все сто сорок шесть эссе. И что? Пустота. Штиль. Ни ветерка.
Все о стиле. Все о хроновязи. Все об элегантности слога и гениальной витиеватости. Все о поразительном очаровании его литературы.
Немного о бабочках.
Совсем чуть-чуть о шахматах.
И ничего о политике.
Неужели все поверили гениальному мистификатору Бановоку? «Я никогда не испытывал интереса к так называемой литературе социального звучания… Политика и экономика, атомные бомбы, примитивные и абстрактные формы искусства, Восток целиком, признаки «оттепели» в Советской России, Будущее Человечества и так далее оставляют меня в высшей степени безразличными».
Но послушайте…
Сегодня, когда я вижу на экране бесцветное и одновременно серое лицо (нет, маску)… когда откачанный ботокс обнажает дрожащие капилляры на щеках и ту самую мерцающую и пульсирующую вену на шее… когда слова слетают пылью с мертвых губ и проникают как летучие мыши в ушные раковины живых покойников, сидящих в зале в невероятно дорогих (ну да, на похороны же) костюмах… когда проникнув к месту, где должно быть сердце, они там находят только зловонную лужу… вот тогда я отказываюсь верить Обваноку.
Людей истощает ложь.
Людей прибивает к земле страх.
Людей распинает беспредельный цинизм.
Он все знал и все предугадал. И писал не о любви, не о «муке напряженной нежности», а именно о том, как Падук – серая моль и полное ничтожество – стал тираном. И всех людей страхом и шантажом заставляют верить в то, что «он знает как надо».
И как Падук делает все, чтобы приручить гениального Адама Круга – он арестовывает его друзей, он шантажирует его жизнью ребенка – ОН ИДЕТ НА ВСЕ – и добивается своего: могучий ум великого философа не выдерживает нечеловеческих испытаний и сдается.
Эту боль не спрятать Конавобу. Отрицая значительность этих слов, он тем не менее выговаривает все об «идиотических и жалких режимах, которые всем нам известны» и которые лезли ему под ноги всю его жизнь.
И это отнюдь не только о прошлом.
Я уверен, что мы еще увидим театрализованное представление, и определение «бабуин в ботфортах» будет идеально подходящим для описания карнавализма манифестированного неоПадука.
Злобная и заразная политическая доктрина, предполагающая силой насадить духовное равенство с помощью наиболее стандартизированной части обитателей, а именно армии, под присмотром раздувшегося и опасно обожествляемого государственного аппарата – почему мы должны проходить мимо того, что Анвобко смог так точно и хирургически безукоризненно описать нам нашу жизнь? Жизнь людей, существующих в мире через 40 лет после его смерти.
А тут еще и Владимир Владимирович… Поверишь в чертовщину, на самом деле.
Его кличка была «Жаба» («Моль»).
Его комплексы родом из детства.
Его ужимки невыразимо пошлые.
Его скабрезности бьют исключительно ниже пояса.
Его обобщения пусты и убийственны.
Отныне путь к повальному счастью открыт. Вы обретете его выполов с корнем высокоумные представления, которых не разделяет и не должно разделять наше общество. (Никто из вас книжек этого Канта не читал и никогда читать не будет, а если прочтет, то ничего не поймет). Вы обретете счастье, когда растворите личности ваши в мужественном единении с Государством и только тогда будет достигнута цель – мы попадем в Рай, а враги наши сдохнут и даже в Раю плотно сомкнут нас объятия Государства.
Что за дивный голос – хоть на булку намазывай!
Падук – тараканище. Когда же конец стихотворения?
Окнабво знает.
To je to jediné zelim powiedziec.
Ia konchil esse.
Да, конец.
Без трех двенадцать на часах.
++++++++++++++
Конечно, я не стал победителем конкурса. Вероятно, совсем слаб в этом жанре.
Еще 15-летний Александр Пушкин предупреждал:
Страшися участи бессмысленных певцов,
Нас убивающих громадою стихов!
Но я хотя бы сказал, что хотел...
Я внимательно прогуливаюсь по этому гетто уже полтора месяца.
Вначале эссе было двадцать. Потом пятьдесят. Затем более восьмидесяти. Наконец, количество перевалило за сто. Сегодня 25 февраля – последний день приема эссе на конкурс.
Их сто сорок шесть.
В условиях конкурса сказано, что эссе принимаются до 24.00 25 февраля.
Я не хотел в нем участвовать. Кто я такой? Простой житель обычного города. Ничем не примечательный. Обыкновенный.
Но я очень хотел увидеть эссе на строго определенную тему.
Я ждал и жаждал этого эссе.
Но поскольку в десять часов вечера 25 февраля того, что я ждал, не появилось - я напишу сам то, что чувствую.
Ведь не должно же быть так. Все-таки это журнал «Новый мир» (с придыханием!). Он же ведь не только «литературно-художественный», но и «общественно-политический», не так ли?
И Андрей Василевский, главный редактор, включается ведущими колумнистами первой четверти XXI-го века в число пяти последних «русских националистов, с умом прозрачным как слеза». А национализм, как ни крути, категория тоже, в том числе и политическая.
Так вот. О чем я не прочел в эссе?
Bend Sinister.
Это намного, намного лучше, чем «Под знаком незаконнорожденных».
И вот я поступаю технологично, рационально и просто. Набираю в поисковике слово «Падук» и прогоняю через все сто сорок шесть эссе. И что? Пустота. Штиль. Ни ветерка.
Все о стиле. Все о хроновязи. Все об элегантности слога и гениальной витиеватости. Все о поразительном очаровании его литературы.
Немного о бабочках.
Совсем чуть-чуть о шахматах.
И ничего о политике.
Неужели все поверили гениальному мистификатору Бановоку? «Я никогда не испытывал интереса к так называемой литературе социального звучания… Политика и экономика, атомные бомбы, примитивные и абстрактные формы искусства, Восток целиком, признаки «оттепели» в Советской России, Будущее Человечества и так далее оставляют меня в высшей степени безразличными».
Но послушайте…
Сегодня, когда я вижу на экране бесцветное и одновременно серое лицо (нет, маску)… когда откачанный ботокс обнажает дрожащие капилляры на щеках и ту самую мерцающую и пульсирующую вену на шее… когда слова слетают пылью с мертвых губ и проникают как летучие мыши в ушные раковины живых покойников, сидящих в зале в невероятно дорогих (ну да, на похороны же) костюмах… когда проникнув к месту, где должно быть сердце, они там находят только зловонную лужу… вот тогда я отказываюсь верить Обваноку.
Людей истощает ложь.
Людей прибивает к земле страх.
Людей распинает беспредельный цинизм.
Он все знал и все предугадал. И писал не о любви, не о «муке напряженной нежности», а именно о том, как Падук – серая моль и полное ничтожество – стал тираном. И всех людей страхом и шантажом заставляют верить в то, что «он знает как надо».
И как Падук делает все, чтобы приручить гениального Адама Круга – он арестовывает его друзей, он шантажирует его жизнью ребенка – ОН ИДЕТ НА ВСЕ – и добивается своего: могучий ум великого философа не выдерживает нечеловеческих испытаний и сдается.
Эту боль не спрятать Конавобу. Отрицая значительность этих слов, он тем не менее выговаривает все об «идиотических и жалких режимах, которые всем нам известны» и которые лезли ему под ноги всю его жизнь.
И это отнюдь не только о прошлом.
Я уверен, что мы еще увидим театрализованное представление, и определение «бабуин в ботфортах» будет идеально подходящим для описания карнавализма манифестированного неоПадука.
Злобная и заразная политическая доктрина, предполагающая силой насадить духовное равенство с помощью наиболее стандартизированной части обитателей, а именно армии, под присмотром раздувшегося и опасно обожествляемого государственного аппарата – почему мы должны проходить мимо того, что Анвобко смог так точно и хирургически безукоризненно описать нам нашу жизнь? Жизнь людей, существующих в мире через 40 лет после его смерти.
А тут еще и Владимир Владимирович… Поверишь в чертовщину, на самом деле.
Его кличка была «Жаба» («Моль»).
Его комплексы родом из детства.
Его ужимки невыразимо пошлые.
Его скабрезности бьют исключительно ниже пояса.
Его обобщения пусты и убийственны.
Отныне путь к повальному счастью открыт. Вы обретете его выполов с корнем высокоумные представления, которых не разделяет и не должно разделять наше общество. (Никто из вас книжек этого Канта не читал и никогда читать не будет, а если прочтет, то ничего не поймет). Вы обретете счастье, когда растворите личности ваши в мужественном единении с Государством и только тогда будет достигнута цель – мы попадем в Рай, а враги наши сдохнут и даже в Раю плотно сомкнут нас объятия Государства.
Что за дивный голос – хоть на булку намазывай!
Падук – тараканище. Когда же конец стихотворения?
Окнабво знает.
To je to jediné zelim powiedziec.
Ia konchil esse.
Да, конец.
Без трех двенадцать на часах.
++++++++++++++
Конечно, я не стал победителем конкурса. Вероятно, совсем слаб в этом жанре.
Еще 15-летний Александр Пушкин предупреждал:
Страшися участи бессмысленных певцов,
Нас убивающих громадою стихов!
Но я хотя бы сказал, что хотел...